Республика Ночь - Страница 50

Упитанный вурладак в очках, сидящий в первом ряду, повертел в пальцах резную тросточку, скроив при этом кислую мину. Режиссер Валент Кабановский считался мертвым классиком в ранге Джермана, хотя и не чурался откровенно коммерческих лент. Впрочем, его последнему фильму «Вампиряги» это не помогло. Всем остальным обычно тоже не помогало.

– Госзаказ под создание ужастиков – это, конечно, кровь с ясного неба, – пожевал он омертвелыми губами. – Но мы забыли один аспект: а как оценят наше кино на фестивалях типа Каннского? Хочу поспорить насчет ориентации на Голливуд, мессиры. У американцев давно потеряна свежая кровь, они ползут по скользкому полю штамповок. Какой последний клевый ужастик пришел оттуда? «Полдень» по книге Стефани Майер? Романтик-соплизм о любви между людьми и вампирами; не привлекли к съемкам даже историков-людоведов. По человеческим понятиям, любовь к трупу – это акт некрофилии. Далее – «30 ночей одного дня». Орды людей нападают на город вампиров в светлое время суток, а те не могут выйти на улицу, ибо в аптеке кончились запасы крема от загара, сучье солнце сжигает лица. Запомнился лишь один классный момент – человеческая девочка-изверг мочит упырей из освященного гвоздемета. А вспомните европейскую классику! Черно-белого и немого «Носферату» с незабвенным Максом Шре-ком особенно в сцене убийства человеком несчастного графа Орлока? Вурдалаки теряли сознание в кинотеатрах, одну принцессу вырвало кровью – ее дедушка погиб точно так же от рук охотников за вампирами. Мессиры, бабло баблом… но давайте не забывать, что зрительской душе требуются вливания чистейшего зла, желательно без вредных примесей. Запомните – если в фильме нет морей крови, кишок, вытянутых через анус, и треснутого черепа с мозгами, то его ценность в культуре – НУЛЕВАЯ. А уж изображать людей нормальными существами, которые влюблялись в упырей, – это ни в какие ворота не лезет.

…При слове «<носферату» Теодор Фонарчик вздрогнул и повернул лицо в сторону двери. Это прошло незамеченым: режиссерская тусовка взорвалась хвалебным воем. Робкий звон колокольчика обер-продюсера утонул в общем шуме. Пользуясь суматохой, Фонарчик отошел в угол, под прикрытие розового танка. – Прислонившись к гусенице цвета дамского белья, режиссер достал из кармана сотовый. Ладонь легла на динамик; Теодор отыскал на дисплее нужную букву – «Б». Трубку сняли, но с другого конца провода не раздалось «<алло» или «<слушаю». Просто злобное, холодное молчание.

– Это Фонарчик, из павильона «<УпырьCinema»… – прошептал режиссер.

– Рад слышать, – проскрипел динамик, и Теодор ясно представил себе говорящего – долговязую, нескладную фигуру в черном пальто. – Скажи мне, у тебя все готово насчет завтра? Ты сумеешь организовать то, что требуется?

Фонарчик сглотнул: он ощущал голод, во рту появился вкус крови.

– Даже не сомневайтесь, – заверил он. – О, неужели средство уже у вас? Не могу дождаться того часа, когда прикоснусь к бутылочке. Знали бы вы, как я ненавижу здешнее сборище бездарностей и зазнавшихся фанфаронов.

– А тебя-то кто любит после «<Безлюдного острова»? – бесцеремонно заявила трубка. – Знаешь, ты поразительно заколебал – во всех своих фильмах играть. Впрочем, к делу это не относится. Жди звонка. Час X наступит в полночь.

…Отключив телефон, Фонарчик вернулся к стульям. Обер-продюсер, сжимая пальцами виски лысой головы, уже не пытался участвовать в дискуссии. Перебивая друг друга, режиссеры спорили по поводу сюжетов, презрения к Голливуду и низменной роли бабла в становлении высокой культуры.

Глава VIII. Клуб «20 костей» (Глубокий день, проспект Архимагов)

… Я чувствую себя хреново. Голова болит, мысли текут вяло, слабость в клыках такая – и зайчика бы сейчас не загрыз. Ощущение, что перегрелся на солнце. Ну так еще бы – не спать второй день. Вырубив электропистолетом сотрудника Coffin House, Милена вытащила меня из гроба в состоянии тяжелого вампирского сна. Я был готов сдаться нукекуби без сопротивления, лишь бы никуда не идти. Рухнул посреди гробов и снова заснул. Милене пришлось прокусить себе вену, умыть мне лицо кровью… только так я и пришел в себя. Мы вновь сели в машину, врезались в ночные пробки, перед глазами в сплошную карусель слились гудящие автомобили, готические башни из бетона и черные огни фонарей. Остановились у панельной шестиэтажки в непонятном районе, Миле-на затащила меня в подвал – там, на куче тряпья и мусора, я умудрился проспать восемь часов. Вроде бы и немало (хотя вампирам нужно спать больше, чем людям), но состояние никакущее: мозг шелушится, веки серебряные, страшно хочется пососать… Со вчерашней ночи маковой кровинки во рту не было. Зубковой же все нипочем – вышагивает, виляя задницей в мини-юбке и звонко цокая каблучками, на манер скаковой лошади. Смотрю на ее походку, и завидки берут… вот ведь двужильная баба. Улица Архимагов пустынна, асфальт плавится от дневного зноя: мы успели наложить на кожу три слоя крема, но жмуримся от солнечных лучей. Автомобиль припарковали подальше, у Райсовской площади, рядом с кинотеатром «Цепешъ», в тени памятника великой вампирской писательницы Энн Райс. Эта чудесная женщина, вложившая так много от своего сердца в фундамент культуры упырей, трагически погибла на дуэли с человеком, и сейчас на ее бронзовую голову беспардонно срут голуби. Справа «Макдауэллс» – кровеносная фаст-фуд-станция, студенческая хомячковая. Питаться там – настоящий моветон. Ходили слухи, что кровь у них вообще химическая, но владельцы каждый раз предоставляли сертификаты с печатями. Сам помню с университетских лет: насосешься их крови, и целую ночь не покидает ощущение, будто сжевал кило пластмассы. Отблесками сусального золота сверкает роскошный магазин «Елисеевский» – но там такие цены, что легче крест проглотить. Литр обычной коровьей крови – 150 баксов, а овечий или козий гемоглобин – так и вовсе не подступиться. Да, с карьерой рекламного менеджера мне только и остается, что пожизненно питаться фаршем из лабораторных мышек. Ага, теперь еще Городской Шабаш, помпезное красное здание с сахарно-белыми колоннами; говорят, во время Великого вам-пирского восстания там заперлись последние люди. Их удалось выманить, лишь оставив на мостовой бесхозный ящик водки. Ветер вяло треплет государственный флаг – черное полотнище с красным профилем Дракулы. Мы идем по проезжей части, машин все равно нет. Милена, что-то вспомнив, хватает меня под локоть, толкнув к стене дома.